Он упрямился, не хотел выходить из тени. Буян всегда был медлительным, а уж в такой день, как сегодня, под палящим солнцем и в изнуряющую жару, он особенно упрямствовал. Я потянула за поводья сильнее, памятуя о разгоряченной и недовольной толпе, которая в любой момент могла на меня наброситься:

– У нас нет времени, черт тебя дери!

– У него что-то с передним копытом, – раздался позади тихий хрипловатый голос.

Та самая буржуйка. Пошла за мной подальше от людей, которые снова начали петь и танцевать. Вблизи девчонка выглядела еще хуже. Засохшая кровь на одежде и шее, вся в грязи. Губы шелушились, а глаза огромные, дикие. Волосы короткие, как у мальчика, растрепанные. И говор чудной. Если она и дочь помещика, то явно родом не из этих краев.

И, видимо, она решила, что раз я опрокинула на нее ведро воды, то мы теперь подруги. Ошибается.

– Тебя не спрашивали, – отрезала я.

По правде говоря, мне было немного стыдно, что девчонка увидела, как я уговариваю свою лошадь, того хуже – что я с этим не справляюсь.

– Пожалуйста, позволь мне помочь, – сказала девчонка и присела на корточки у левой передней ноги Буяна (а он и правда на нее не наступал).

Стремительно, не успела я ее остановить, она без особых усилий умудрилась приподнять его ногу и вытащить из копыта застрявший камешек.

– Видишь? У меня талант обращаться с животными.

Какая довольная собой… Будто знала моего коня лучше меня.

– Славно, – протянула я, подхватила Буяна за уздечку и пошла к телеге.

Девчонка увязалась за мной.

– Прошу прощения, – тихо извинилась она.

Я промолчала: уже и так достаточно для нее сделала. Если хочет подачку, то пусть поищет в другом месте. Моей семье помещики не помогали. Им было плевать, если крестьяне голодали или болели. Пока богатеи пировали в своих дворцах, нам не хватало денег даже на врача.

– Извини за беспокойство, – попыталась еще раз завязать разговор она.

– Отвали, – неприветливо буркнула я через плечо.

– Я хотела спросить, – сказала она более твердо, – могу ли я купить место в твоей телеге?

А вот это уже интересно. Я повернулась к ней.

Ее темно-синяя юбка – вернее то, что от нее осталось, – была сшита из тонкого хлопка, а блуза – из такого дорогого материала, что я его даже не узнала. Ну точно, дочь богатого помещика, которую погнали с ее земли. Порой богатые семьи отказывались уходить мирно, и тогда возникали вооруженные стычки. Крестьяне приходили с винтовками, вилами и огнем, а помещики доставали оружие для обороны. Похоже, что девчонка побывала именно в такой передряге.

А в наши дни крестьяне всегда побеждали. На нашей стороне было государство, а милиция на это безобразие плевать хотела.

– У тебя есть деньги? – недоверчиво спросила я.

Ее взгляд сосредоточился на мне, стал более прозорливым, как у старика, очнувшегося после долгого сна.

– Я помогла твоей лошади, – напомнила она.

– А я спасла твою жизнь. Так есть деньги или нет?

– Ты правда меня спасла, – продолжила девчонка, проигнорировав мой вопрос. – И за это я тебе признательна. Но если ты оставишь меня здесь, с этими коммунистами, то твои усилия окажутся напрасными. Они швырнут меня в костер, едва ты…

Я привязала Буяна к телеге и залезла на облучок[1]. «С этими коммунистами» – сразу понятно, на чьей стороне она была. Девчонка моего возраста. Не случись революции, она выросла бы в очередную помещицу, которой плевать на страдания крестьян. Ну вот пусть теперь сама пострадает. Может, научится чему.

– Нет, постой! – торопливо воскликнула она. – Я могу заплатить. У меня нет денег, но есть кое-что более ценное. Только подожди, и я тебе покажу!

– Ну так показывай, – огрызнулась я.

Сумки при ней не было, как и фартука с карманами, а одежда вся порвалась и местами сгорела, так что предложить ее она точно не сможет. Но я не могла вот так отказаться от чего-то, возможно, ценного. Даже коммунисты пока не избавились от денег.

Девчонка бросила опасливый взгляд на сельчан и спряталась за телегу. Повернувшись ко мне спиной, она расстегнула свою блузку. Так вот в чем ее секрет! Ее ценности были сокрыты под одеждой. Я заметила тонкую и причудливую золотую цепочку у нее на шее, но девчонка ее не сняла. Она проворно застегнула блузку обратно, повернулась ко мне, протянув руку.

На ее ладони лежало нечто, похожее на кусочек прозрачного стекла, только мерцало оно, как звездное небо. Я видела раньше кварц – мужчины приносили его из шахт, где работали. Но на кварц это ни разу не было похоже. Размером с ноготь, острый, а граней так много, что не сосчитать. Девчонка поднесла его ближе ко мне. Луч солнца отразился от камня и заиграл радугой на ее пальцах.

– Драгоценный?

– Бриллиант, – сказала она. – И очень хорошего качества, уверяю тебя. Любой ювелир заплатит за него приличную сумму: сотни рублей, если не больше. Он твой, только отвези меня до ближайшей станции.

Я огляделась. К счастью, никто нас не подслушивал.

– Спрячь, – сказала я с тревогой.

«Сотни рублей». Я слышала о бриллиантах. И теперь понимала, почему богатеи так много за них платили. Красивый камень. Если удастся его продать, это изменит всю нашу жизнь. Я не только найму доктора Косте, но и куплю семье новый добротный дом. Может, даже в городе. Со стеклянными окнами и печной трубой, у вымощенной дороги. Тогда смогу устроиться на фабрику, и маме больше не придется работать.

Я помотала головой. Нет, мечты не должны затуманивать мой разум. Это помещичье отродье наверняка меня обманывает. Если наша жизнь и поменяется к лучшему, то только благодаря коммунизму, а не презренным скопидомам, как она.

Год назад революция свергла царя, а контрреволюционеры собрали Белую армию, чтобы с нами воевать. Ишь, хотели вернуть монархию и отобрать наши земли. Нет никакой причины доверять этой девчонке.

Но этот блестящий бриллиант наверняка чего-то да стоил. И явно больше двух рублей.

– Залезай, – коротко бросила я.

Девчонка спешно вскарабкалась на облучок, села так близко, что мы столкнулись локтями. Ее коленки выпирали дальше моих, как у Кости, когда он учил меня управлять телегой. Длинная юбка ее не только обуглилась: над подпалинами виднелись порезы и темные бурые пятна. То же самое с блузой. Буржуйка не могла спокойно усидеть на месте, ерзая, точно провинившийся ребенок.

От нее несло потом и отчаянием. Мама всегда говорила: «Никогда не знаешь, что сделает отчаявшийся человек». Нужно быть осторожной. Я ездила по деревням всего